Рязанский областной научно-методический центр народного творчества |
|
Нематериальное культурное наследие Рязанского краяА в сердце светит РусьКрестьянская обрядовая культура в поэзии Есенина.
Зимние календарные обряды находят отражение в стихотворениях «Ямщик» (1914) и «Заметает пурга...» [1917]. Последнее из них несёт в себе черты сказки-мифа. Здесь виден сюжет, в котором можно усмотреть влияние не только зимних календарных мотивов, но и семейной обрядности («сватовство» ворона к берёзе]. В стихотворении «Заметает пурга...» обнаруживается связь с редким обрядом, бытовавшим в Рязанской губернии, которому в современной этнографической традиции дано наименование «Рязанская Коляда». И он существенно отличается от общерусской традиции колядования, связанной с рожд ственско-новогодними песнями, играми, ряженье обходом соседей. Рязанская Коляда «играла важн роль в народных способах воспитания и наставл ния» (1). Обходя избы раз в году, накануне Рожд ства, Коляда, переодетая в лохмотья, изменивш; свой облик до неузнаваемости деревенская же щина, выспрашивала у девочек и девушек, много: они напряли, запугивала ребятишек, уклонявших от помощи родителям по хозяйству. В её облике сближающем её с Бабой-Ягой, всё было нацелено на то, чтобы испугать зрителей, а обязательным атрибутом Коляды были пест, палка или помело. Этнографы считают, что «рязанский рождественский ычай обхода Коляды может быть соотнесён со святочными обрядами встречи и выпроваживания духов умерших» (1). Как и положено, Коляда «забегает на село» ненадолго, но успевает встряхнуть перепугать всех:
Забежала коляда
Коляда в стихотворении выполняет свою главную - воспитательную функцию: прогоняет пургу «Испугалась пурга на снегах...»), будит ветер, чтобы он не ленился и поскорее разметал снежные заносы «Ветер тоже спросонок // Вскочил, //Да и шапку кудрей // Уронил...»). Сюжет завершается живой картинкой сватовства ворона к берёзе, о чём свидетельствует активная роль шапки - символа брачных намерений более удачливого соперника («Утром ворон к берёзыньке // Стук... //И повесил ту шапку // На сук...» (О значении шапки в свадебной обрядности. Филологические разыскания Б.А. Успенского вобласти славянских древностей. М. 1982).
Есенин по опыту своего деревенского детства хорошо знал зимние календарные обряды. Важно отметить, что в родном поэту селе Константинове «пели свой собственный неповторимый Авсень», что было установлено собирателем и исследователем константиновского фольклора журналистом А.Д. Панфиловым [2). Не случайно Есенин собирался назвать свой второй после «Радуницы» поэтический сборник «Авсень». Об этом он писал в декабре 1915 года Р.В. Иванову-Разумнику: «На днях выходят сразу одна за одной мои две книги «Радуница» и «Авсень»).
В Константинове широко были распространены и так называемые таусеньки - зимние святочные песни с характерным рефреном: «Мы ходили, мы гуляли // По святым вечерам. // Таусень за рекой» (3).
Отголоски этих обрядовых песен слышатся, например, в есенинском стихотворении «Ямщик»: «Выйдут парни, выйдут девки // Славить зимни вечера. // Голосатые запевки //Не смолкают до утра».
Масленичные мотивы также нашли отражение в творчестве поэта, не забывшего, как весело, с размахом праздновали Масленицу в родном селе Константинове. По воспоминаниям односельчан и родных Есенина, недалеко от дома его деда по матери Ф.А. Титова устанавливались качели, водились весёлые хороводы. Юный Есенин любил принимать участие в катании с гор на малых и больших санях с зажжённым снопом в поднятых руках (2) -когда-то у славян-язычников он символизировал солнце. Не исключено, что именно эти детские воспоминания послужили основой будущей яркой аллегории из поэмы «Октоих»: «Несу, как сноп овсяный, // Я солнце на руках».
От масленичного обряда на всю жизнь сохранились у Есенина воспоминания и о катании на тройках. «Непременные тройки с колокольчиками, с разноцветными лентами в гривах лошадей, с песнями и ливенками мчали неудержимо по селу (...) Больше других катались на тройках сосватанные невесты и их женихи, молодожёны» (2). Впечатления детства не могли не отразиться в стихах: «По дороге лихо, бойко, // Развевая пенный пот, // Скачет бешеная тройка //На посёлок в хоровод» («На лазоревые ткани...»).
Поэма «Иорданская голубица» (1918) в первой редакции, опубликованная в рязанской губернской газете с эпиграфом: «Прощай, прощай, прощай, масленица!», пронизана христианскими мотивами. В ней цитировалась обрядовая песня, сопровождавшая «проводы Масленицы» и присутствует элемент грусти: «Прошла масляна, // Кончилось гулянье» (4). Эпиграф играл роль своеобразного «предтекста»: прощание с весёлым язычеством знаменовало собой прощание с прошлым и вступление в новую суровую историческую эпоху.
В своём фундаментальном исследовании по обрядовому песенному фольклору Ю.Г. Круглов приводит текст ритуальной масленичной песни, в которой воссоздаётся народный обычай «похорон Масленицы» (4):
А мы масленицу провожали,
Ой ли, лели, провожали.
Во земельку мы закопали,
Ой ли, лели, закопали.
Поносивши воду, ножками притоптали.
Ой ли, лели, притоптали.
Особый яркий поэтический след оставил в творчестве Есенина весенний праздник Радуница. Не только радуничная символика, но и радуничная философия жизни надолго определила художественное мировоззрение и образную систему Есенина. Не случайно свой первый поэтический сборник с названием «Радуница» Есенин переиздавал трижды (в 1916, 1918 и 1921 годах), дополняя и видоизменяя его состав при сохранении основного корпуса произведений; раздел с таким названием Есенин продолжал включать и в издания последующих лет: «Собрание стихотворений», том первый (1922), «Избранное» (1922), «Берёзовый ситец» (1925).
В отечественной научно-мифологической традиции Радуница традиционно рассматривается как пример религиозного синкретизма, христиано-языческого двоеверия, имеющего для русского крестьянина особое, мировоззренческое значение. На это указывал в своё время и А.Н. Афанасьев (Поэтические воззрения славян на природу. М. 1994), поясняя, что Радуница - это «праздник обновляющейся весной природы, издревле получивший значение времени, посвященного чествованию усопших, ибо с воскресением природы от зимней смерти соединялась мысль о пробуждении умерших...» Описывая живой, сохранившийся
Известным отечественным этнографом, уроженкой Рязанщины Н.И. Лебедевой была записана в ходе одной из местных полевых экспедиций песня-плач, в которой выражен комплекс радуничных представлений о возможности соединения ушедших с живыми (вариант названия праздника - «Родоница» - явно соотносится с понятиями «род», «родичи»):
Подите, наши сродники,
На свою подворицу
На свою широкую.
Расступись, мать сыра земля,
Расколися, гробова доска,
Растрепените, родимая матушка
И кормилец батюшка,
Свои белые крылышки,
Прилетите на свою подворицу
К нам, горьким, безвестныим
(Лебедева Н.И. Духовная культура рязанских крестьян. Из полевых материалов 1923-1965 гг.Рязань. 1994)
Пасхальный архетип, столь отчётливо проявляющий себя в духовном контексте первой есенинской книги, на наш взгляд, напрямую связан со спецификой рязанской традиции праздника. Дело в том, что в радуничном комплексе на Рязанщине особо учитывалась временная и духовная соотнесённость праздника с Пасхой (Радуница отмечалась во вторник Фоминой недели, непосредственно следующей за неделей Пасхальной, и называлась «Паской»). О Радунице здесь говорили: «покойникам Пасха», «Пасхе радуются» - так путём народной этимологии толковалось название праздника. В Рязанской губернии был распространён редкий обычай христосоваться на Радуницу со своими умершими родичами: три раза прокатывали яйцо по могиле с запада на восток, говоря «Христос воскрес» (Стишева А.Ю. Реликты дохристианских верований в похоронно-поминальной обрядности Рязанской губернии (конец XIX - начало XX в.). Этнография и фольклор Рязанского края. Материалы научной конференции. Рязань. 1996).
Кроме того, рязанская радуница была особенно тесно связана с аграрной календарной обрядностью, к которой Есенин с его «крестьянским уклоном» проявлял повышенный интерес. В частности, рязанской этнографической традиции известен обычай, когда полученные на Радуницу или Красную горку от священника пирог и просфора съедались на ниве, а остатки крошились на семена (Рязанские епархиальные ведомости. Рязань. 1889. № 22).
Указанный обычай выразительно характеризует жизнеутверждающий смысл праздника, который, по мысли В.Я. Проппа (Русские аграрные праздники. М. 1995), был связан с идеей «кругооборота жизнь - смерть - жизнь, которым живёт природа и который нужен земледельцу». Этой своей главной идеей он был близок и Есенину. Жизнеутверждающая идея «умирания - воскресения», вечного природного круговорота, столь необходимого земледельцу, составила основу «радуничной» философии бытия в творчестве Есенина, соединившей полюса жизни и смерти зиждительной нитью Вечности: «Чтоб вытекшей душою // Удобрить чернозём».
С яркой поэтичностью воссоздаёт Есенин праздник Троицы, особенно любимый в его родном селе Константинове. Под впечатлением этого праздника Сергей написал стихотворение «Троицыно утро, утренний канон» (в черновом варианте название было «Троица»). Языческая обрядность (обычаи наряжать кусты и деревья, украшать окна изб берёзовыми ветвями, «плакать на цветы») вписана здесь в раму христианских реалий:
Троицыно утро, утренний канон,
В роще по берёзкам белый перезвон.
Тянется деревня с праздничного сна,
В благовесте ветра хмельная весна.
На резных окошках ленты и кусты.
Я пойду к обедне плакать на цветы...
На основе сочетания элементов христианской церковной атрибутики с деталями пейзажа Есенин создает сложные духовные метафоры, рождающие эффект «двойного зрения», которые он считал одним из главных принципов народной эстетики. В процитированном стихотворении разные виды колокольных звонов - «перезвон» берёз и «благовест» ветра вплетаются в музыку внехрамовой природной литургии, вполне созвучной гармоническому церковному пению.
В соответствии с народным повернем, бытование которого в родном селе поэта подтверждает и сестра поэта А.А. Есенина, оплакивание цветов и трав, ветвей берёзы должно было вызвать дождь. Но заметим попутно: языческий по содержанию обряд совершается в есенинском стихотворении в православной церкви во время христианской обедни, наглядно иллюстрируя феномен народного двоеверия.
Древний обряд вызывания дождя запёчатлён Есениным и в стихотворении «Заглушила засуха засевки...» (1914), где данный обычай дан в сочетании с христианским молебном. Стихотворение ярко выражает «соборность» крестьянского мирочувствования, что свойственно для «артельного», коллективного характера народных заклинательных песен. Как отмечает Ю.Г. Круглов, они исполнялись от имени коллектива (4). В есенинском стихотворении о ниспослании благодатного дождя засыхающим крестьянским нивам молится и сельский священник («Ещё молимся, братья, вере, // Чтобы Бог нам поля оросил»), и сами крестьяне («скинув шапки, молясь и вздыхая»), и «девки с хоругвями», и деревенские ребятишки, призывающие дождь своими звонкими закличками, сохранившимися ещё с далёких языческих времён. Даже птицы в полном соответствии с народными приметами стараются вести себя так, чтобы помочь людям вызвать дождь:
«Стрекотуньи-сороки, как свахи, // Накликали дождливых гостей».
В стихотворении «За рекой горят огни...» (1914-1916) поэтически ярко воспроизведён традиционный купальский обряд с девичьими хороводами, обрядовыми игрищами, прыжками через костёр:
За рекой горят огни,
Погорают мох и пни.
Ой, купало, ой, купало,
Погорают мох и пни.
А у наших у ворот Пляшет девок корогод. Ой, купало, ой,купало, Пляшет девок корогод.
Образ купальского огня тесно связан с солярной символикой, характерной для всего аграрно-календарного цикла. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что первая строка есенинского стихотворения почти дословно воспроизводит рефрен широко распространенной в Рязанской губернии зимней таусеньки, звучащий так: «За рекой огонь горит, золота скамья стоит...» (3).
Иванов день (Иван Купала) - один из самых жизнеутверждающих народных праздников. На Рязанщине его называли «Иван-Травник». В есенинском стихотворении неоднократно повторяемый припев содержит упоминание этого имени («Ой, купало, ой, купало»), что, по-видимому, отражает как влияние реликтовых образцов купальского фольклора, так и воздействие южнорусской народно-поэтической традиции: «Кому горе, кому грех, // А нам радость, а нам смех. // Ой, купало, ой, купало, //А нам радость, а нам смех». Двукратный повтор придает процитированным строкам характер магического заклинания. И это не случайно. Смех в рамках купальского обряда имел ритуальную природу: «Древние славяне приписывали смеху особую магическую силу - способствовать урожаю хлебов, трав, растений, умножению животных.
В контексте есенинского стихотворения мотив «смерти-воскресения», свойственный народным аграрным праздникам, проявляется в том, что умирает то, что отжило, что не несёт уже в себе живительных соков и поэтому должно уступить место новой жизни - именно поэтому «погорают мох и пни» под весёлый смех участников празднества и только леший оплакивает уходящее: ему «жалко летошней (то есть прошлогодней) весны».
Есенин очень любил праздник Ивана Купалы, именно к нему возводил свою условную поэтическую родословную и даже мифическую дату своего рождения, называя себя «внуком купальской ночи» в известном стихотворении «Матушка в купальницу по лесу ходила...» (1912).
Купальница - канун праздника Ивана Купалы, в котором особо акцентирован другой важный момент этого обрядового комплекса, связанный с созреванием и сбором трав. И.П. Сахаров называет его «праздником росы». «В купальскую ночь искали целебные и другие травы, - пишет один из первых русских этнографов...» Считалось, что по росе в купальницу надо ходить босиком, чтобы усилить её целительный эффект. В некоторых местностях, по свидетельству русского этнографа XIX века М. Забылина, это называлось «идти на росу» (Русский народ: Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Собр. М. Забылиным. Ростов-на-Дону, 1996).
Праздник купальницы народная фантазия окутывала ореолом таинственности. «Ивановская ночь, по народному поверью, считается страшной ночью, полною чародейных явлений. Тем не менее смельчаки отправляются ночью в лес собирать лекарственные травы, цветы и коренья, как, например, лопань, былицу, полынь и прочие, ибо тогда только они и оказывают действительную помощь, когда будут сорваны на заре Иванова дня, прежде чем на них обсохнет роса. Эти травы сохраняются в продолжение года, ими окуривают больных, их бросают в затопленную печь во время грозы, чтобы предохранить дом от удара молнии. В заключение умываются росою, думая, что она приносит здоровье. В день Аграфены-купальницы собирают также крапиву, шиповник и другие колючие растения, которые сжигают для избавления от несчастий и бед».
Есенинская «матушка», как видим, очень точно соблюдает весь народный обычай, Ожидая дитя, она идёт в ночной купальский лес с редкостным бесстрашием и преданностью судьбе. «Матушка в купальницу по лесу ходила, // Босая с подтыками по росе бродила. // Травы ворожбиные ноги ей кололи, // Плакала родимая в купырях от боли».
Отметим наличие внутренней «биографической» мотивировки для этой поэтической аналогии: Есенин наверняка осознавал очевидную перекличку полного названия праздника («Аграфена-купальница») с именем своей бабушки по отцу, талантливой песенницы Аграфены Панкратьевны Есениной, в доме которой он родился. «Родился я с песнями в травном одеяле. // Зори меня вешние в радугу свивали».
Напоенный целительными соками родной природы, купальский младенец появляется на свет не с плачем, а «с песнями» и с особой, вымоленной матерью в таинственную купальскую ночь судьбой. Так из сокровенного лона великого природного космоса берёт начало есенинский «родословный» миф, составляющий внутренний лирический сюжет его поэзии на протяжении всего творческого пути. |
Размер шрифта ААА
Архив материаловБлижайшие мероприятия
Областной фестиваль любительского художественного творчества «Пушкин и я – культурная семья» проводится в целях сохранения, пропаганды, преумножения богатства и самобытности Рязанской культуры; воспитания у молодого поколения чувства патриотизма и гордости за Рязанский край; развития массовости и повышения исполнительского мастерства любительских творческих коллективов.
С 1 февраля по 30 ноября 2024 года в соответствии с планом работы Государственного бюджетного учреждения культуры «Рязанский областной научно-методический центр народного творчества» состоится театральная гостиная «Там, за щелочкой кулис…». Её проведение способствует дальнейшему развитию жанра любительского театра, повышению исполнительского мастерства и активизации творческой деятельности коллективов. Рязанский областной научно-методический центр народного творчества представляет вашему вниманию персональную выставку работ мастерицы из г. Касимов Бауровой Светланы Николаевны «Юбилейная» (горячая эмаль в бересте, плетеные изделия из бересты и соломки), приуроченную к 50-летию со дня рождения автора, которая является восьмым выставочным мероприятием цикла «Мастера Рязанщины», а также проходит в рамках Национального проекта «Культура» и Федерального партийного проекта «Культура малой Родины». В экспозицию вошло около 60 работ, созданных мастерицей в разное время.
К участию в конкурсе приглашаются методисты, специалисты по работе с детьми, культорганизаторы, руководители детских клубных формирований.
Фестиваль будет проходить 14 апреля 2024 г. в Спасском районном Доме культуры. |
© ГБУК РОНМЦ НТ Размер шрифта ААА
|
Минстерство культуры и туризма Рязанской области |